Ты  - Кэролайн Кепнес

– Иду! – кричишь ты. – Господи, люди, это не остров Эллис[14].

Мне нравится твое чувство юмора и твое отвращение к этим филистерам. Я люблю тебя. Вот почему, как цветок к солнцу, я поворачиваюсь – всего на миллиметр, – чтобы увидеть твое прекрасное лицо, замираю от восхищения – всего на секунду, – но этого хватает, чтобы ты меня увидела. Трап опускается, и я, расталкивая толпу, несусь на спасительную сушу.

Каждый раз, приближаясь к съезду с автострады, я хочу свернуть, найти заправку и стащить с себя этот затхлый костюм. Но не могу. Меня словно парализовало за рулем. Если я остановлюсь, паника накроет меня с головой. И причина убийственно проста: за последний час, с тех пор как паром причалил, ты звонила уже четыре раза. Вдруг ты меня узнала?!

– Нет!!! – кричу я и в бессильной злобе бью по рулю. «Бьюик» заносит вправо, подрезаю грузовик, он сигналит. Открываю окно и ору: – Иди в жопу!

Что он отвечает, я не слушаю и поднимаю стекло ручкой (мистер Муни, скупой старый хрыч, так и не раскошелился на нормальную машину). Сбрасываю скорость – не хватало еще, чтобы меня остановили за превышение. И знаешь, Бек, вся эта идиотская ситуация – не моя вина. Ты солгала мне. Твой отец жив. Из-за твоей лжи я поперся на этот адов паром.

Возможно, я знаю тебя не настолько хорошо, как мне кажется (что вряд ли), но между нами есть связь. А ты своей ложью все напортила. Тебе следовало, поборов стыд, открыться, рассказать о своем отце. И я бы выслушал, и не осудил, и утешил. И ты бы спросила про мою жизнь, и я бы все рассказал, и ты приняла бы мою историю с таким же сочувствием, с каким я принял твою.

Подъезжаю вплотную к девице на «Вольво», которая еле тащится по дороге. Дура что-то орет и показывает мне средний палец. У нее на бампере наклейка «Лихач, учи физику» и логотип Бостонского университета. Протаранить бы эту курицу, чтобы она истекла кровью. Спокойно, Джо, дыши глубже. Не она все испортила, и не ей платить за твои ошибки.

Ты сама виновата, Бек. Теперь ты знаешь, что я следил за тобой. Знаешь!.. Я сигналю и вишу на хвосте у этой бостонской сучки, пока та не включает поворотник. Обгоняя ее, сбрасываю скорость и показываю фак. Дура смеется, я ударяю по газам. В жопу ее. В жопу тебя.

Мне нельзя больше попадаться тебе на глаза и нельзя пропустить эту образцовую семью на «Лендровере» с лыжами на багажнике и новыми шинами. Звонит телефон.

Снова ты!

Сопляк на заднем сиденье не слушается отца и оборачивается на меня. Не надо быть оракулом, чтобы разглядеть его судьбу. Через пару лет его засунут в элитную частную школу, логотип которой висит на заднем стекле, и там он научится курить траву и жрать таблетки, но его будут считать не опустившимся наркоманом, а крутым парнем – просто потому, что он делает это не в гетто, а в благословенных лесах Коннектикута. Показываю ему фак. Пусть помнит. Я знаю, кем он станет, – богатым бездельником, который никогда не платит за свои ошибки и получает внимание и уважение просто так, без всяких усилий. Обгоняю, подрезаю и бью по тормозам. Папаша сигналит. Да пошел он вместе со своими лыжами, шинами и избалованными ублюдками! Даю по газам. Отопление в моей развалюхе не работает, меня до сих пор бьет озноб. Я теперь уже никогда не смогу читать Диккенса. Съезжаю на обочину, глушу мотор. Становится невыносимо тихо. Декабрь. Все кончено.

Снова звонит телефон. Громко. Настойчиво. Опять ты.

Не отвечаю и удаляю, не открывая, все сообщения. Я не выдержу твоих обвинений и твоего страха. Нет. Все должно было быть совсем не так. Бью руль до синяков на ладонях. Впрочем, синяки пройдут, а вот ты никогда не забудешь, как я притащился в Коннектикут, напялил костюм – костюм! – и следил за тобой на фестивале.

Пройдет время, и ты будешь рассказывать эту позорную историю подругам как анекдот или слепишь очередной бездарный рассказ про очередного бездарного поклонника. Я плачу. Ты звонишь. Отключаю свой телефон. Отключаю твой телефон. Будь проклят этот черный день.

* * *

Завожу ключи мистеру Муни. У него, как всегда, при себе кислородный баллончик и охотничий нож. Когда-нибудь у меня будет точно такой же набор одинокого старика, потому что ты больше не захочешь со мной общаться.

– Что за наряд, Джозеф?

Черт! Я забыл переодеться.

– Ездил на маскарад.

Ему насрать, куда я ездил и зачем.

– Магазин в порядке?

– В полном порядке, мистер Муни.

– Можешь оставить ключи себе. Я все равно не пользуюсь машиной.

– Уверены, мистер Муни?

– А куда мне ездить?

– Ладно, если понадобится, я сам вас отвезу.

Он отмахивается. К доктору его возит парень из церкви. А больше в таком возрасте ездить некуда.

– Иди уже.

– Спасибо, мистер Муни.

Выхожу на улицу и плетусь домой. Разбитый и обессиленный, все еще в дурацком костюме, наконец забираюсь в свое логово, и – что за подлость! – одна из пишущих машинок смеется надо мной. Клянусь! Беру ее и швыряю в стену. К черту. Хозяин дома все равно никогда ничего здесь не ремонтирует. Сдираю с себя адские тряпки и запихиваю в обувную коробку, хотя больше всего на свете мне хочется их сжечь. Пишу адрес доставки, на слове «Бриджпорт» моя рука слабеет. Надеваю самые удобные и самые жалкие шмотки: заношенную майку «Нирвана», оставшуюся от матери, и вытянутые треники, купленные на барахолке в Хьюстоне сто лет назад. Открываю пачку жевательного мармелада, прихваченную в корейском магазинчике у дома мистера Муни, и предаюсь отчаянию. Это конец. Плюс в стене новая дыра.

Пачка почти опустела, я потерял счет времени, Эрик Кармен тянет, бередя душу: «Сделай радио громче, держи меня крепче и никогда не отпускай».

В дверь стучат. В первый раз в жизни. Стучат еще раз. Выключаю музыку. Стучат опять.

Я открываю дверь – и умираю. На пороге стоишь ты, в голубых вельветовых штанах и коротеньком пушистом жакете. Просишь впустить тебя. Но это опасно. Я храню здесь коллекцию твоих вещей, которую тебе лучше не видеть. Ты пахнешь как ангел и выглядишь так, будто только что плакала. Делаешь шаг навстречу, я вцепляюсь в дверную ручку.

– Бек.

Ты вздыхаешь.

– Я все понимаю, Джо. Сначала пропала, потом названивала как бешеная и наконец явилась к тебе в дом, как сумасшедшая маньячка…

Ты не видела меня на пароме.

Я отпускаю ручку.

– Ты не сумасшедшая маньячка.

– Нет, все-таки есть немного. Я убедила Кёртиса, что парень в конце зала ворует книги, и пока тот разбирался, оставив меня одну у кассы, я раскопала твой адрес.